(продолжение)
3. Гоморряне были гоморрянами не слова, а дела. Они перестали портить одежду, а значит и микроприемники, и в соответствии с первоначальным замыслом были объединены в один целостный организм. Роботизатор Накой был назначен начальником главного сборочного конвейера с подчинением только Мозговому Центру. Поступающие инструкции материализировались в действие. Пока население заготавливало сырье и аккумулировало звездную энергию, Мозговой Центр в спешном порядке разрабатывал будущего робота до мельчайших деталей.
После недолгих дебатов от идеи робота-автомата отказались. Эстетик планеты, эмоциональный Абстрект набросал перед слушателями угнетающую картину: улицы города запружены металлическими брусками и кубами с колесами вместо ног, с множеством ламп, кнопок и рычагов; дети воспитываются на прямых углах и окружностях; не исключены массовые психозы, сопровождаемые бегством населения в пустынные области.
Памятуя о недавней страшной убыли населения, решено было придать роботу внешность гоморрянина. Это обещало не только эстетический, но и психологический эффект: население как бы удвоится.
Главный Технократ подал еще идею: смонтировать роботу пищеварительный аппарат по образу и подобию гоморрянского, чтобы робот питался той же самой озерной водорослью, приправленной синтезированными витаминами. На этом сходство заканчивалось. Желудок робота должен быть как бы сухой батареей, а водоросль, обычная пища гоморрян,— электролитом. Дальше все шло не по белковым, а по электронным схемам. Выработанный ток питал бы мозг, рефлекторную систему и всю кинематику. Таким образом, роботы могли бы питаться в тех же столовых, что и гоморряне. Это упрощало задачу и, по мысли Угрона, сглаживало грань между духовной и механической жизнью.
Решено было также придать роботам бороды, волосы, ресницы и брови, может быть, в смутной попытке как-то восполнить досадную утрату, постигшую гоморрян-мужчин после рокового эксперимента, а главное — напомнить их женам, каковы были некогда их повелители. Кроме этого, борода послужит отличной особой приметой робота. Словом, предприятие продумывалось во всех деталях и сулило грандиозный скачок. Как ни прикидывали, затраты окупали себя очень быстро и во всех направлениях.
Работа шла полным ходом, когда в Мозговой Центр заявился тригонометр Хаосс. Это был чистый теоретик, печальный гений Гоморры, ученый не от мира сего, порою преподносящий обществу формулы, открытие которых всегда оказывалось не ко времени и не к месту. Подобно еще одному чудаку, астроному Галакку, тригонометр жил на отшибе. Его лаборатория в старых развалинах не посещалась глашатаями. Поэтому в недавнем референдуме голос Хаосса не был учтен.
— Ну? Что еще? — нахмурясь, спросил ученого Главный Технократ.
Все десять пальцев на руках Хаосса вибрировали, он мигал голыми веками, надбровья взлетали ко лбу и падали. Случись это несколько раньше, волосы на Хаоссе стояли бы дыбом.
Ученого освежили туманным облаком.
— Говори.
— Я вывел формулу наших прошлых ошибок. Из нее следует, что роботизацию надо остановить.
Трудно было произнести что-нибудь более неуместное. Идея вошла в плоть и кровь членов Мозгового Центра. Но ученых они выслушивали.
— Давай конкретно,— сказал Главный Технократ.
Хаосс развернул свиток и ногтем отчеркнул сакраментальную формулу: О > D (где О означает шар, a D — его сегмент.
— Итак, по формуле, шар больше сегмента.
— Ну и что?
— Минуточку.
Хаосс последовательно повторил ход рассуждений, приведших к открытию. Из формулы вытекало, что мероприятия следует осуществлять в масштабе не шара, а сегмента; тотальность мер прогресса приводила к тому, что неожиданные побочные результаты становились также всеобщими и, следовательно, непоправимыми. Формула Хаосса хорошо объясняла, в частности, случай с облысением гоморрян.
Не в силах противопоставить что-либо логике точных наук, технократы жевали губами, морщили лбы и пристрастно проверяли ход рассуждений Хаосса. Ошибки не было.
В наступившей тягостной тишине раздался голос Угрона:
— Пригласите Главного Интерпретатора. Интерпретатор Подтак, явившись, поклонился и настороженно обвел взглядом собрание. В сущности, его специальностью была софистика, но этот узкий специалист по должности значился философом при Мозговом Центре. По мере развития технократии и терминологии его должность была переименована.
Главный Интерпретатор, вслед за мужами Центра, проследил ход рассуждений Хаосса. На первых порах мрачный, Подтак вдруг сказал: «Хе!» — и хлопнул себя по лбу. Это был проблеск ребячества, удививший мужей Центра. Но Подтак уже взял себя в руки и высказался с присущим ему философским спокойствием:
— Вывод уважаемого коллеги Хаосса о том, что меры надлежит принимать в масштабе не шара, а сегмента, следует признать правильным.— Подтак выдержал паузу.— Но взгляните на этот шар.— Он указал на глобус Гоморры, висящий посреди зала в магнитном поле.— Взгляните: сегодня все население планеты сосредоточено в пределах небольшого сегмента. Не так ли? Следовательно, роботизация проводится нами в масштабе не шара, а сегмента и предложенной формуле не противоречит. Уважаемый коллега, вы удовлетворены такой интерпретацией?
Пристыженный Хаосе торопливо свернул свой свиток. Вздох облегчения был ответом технократов на речь Подтака.
— Благодарим тебя, блистательный философ,— сказал Угрон.— Ты объяснил опрометчивому Хаоссу необходимость всестороннего учета. А ты,— обернулся он к Хаоссу,— в следующий раз доучтешь.— По знаку Главного Технократа один из Глашатаев обрушил удар пластмассовой палки на голый череп Хаосса, призванный охранять его светлый мозг от всех неожиданностей, после чего Хаосе, покачиваясь, со стоном покинул собрание.
4.
Для решения грандиозной задачи в кратчайший срок пришлось, скрепя сердце, привлечь к труду гоморрянок. Их бросили на удвоение сети столовых и питьевых автоматов.
Мужчины между тем заканчивали сооружение конвейерных линий. Специализированные заводы стараниями Накоя также были подготовлены к пуску. Работали как днем, так и при свете Кольца и звездных прожекторов. Пришлось покинуть жилища. Отсыпались тут же, на стройплощадках. Брикетированную озерную водоросль доставляли специально организованные бригады. Завтракали и ужинали всухомятку, спали вдали от жен, мало и жестко. Консультанты-физиологи докладывали в Мозговой Центр об опасности истощения и возможных неожиданностях. И все же Главный Технократ приказал еще больше увеличить скорость. «Отдать все силы, зато потом — отдыхать в полную силу»,— так Угрон сформулировал свою установку.
Настал наконец день, когда с конвейера сошел первый робот. Об его череп, по традиции, разбили бутылку водорослевой водки, тем самым проверив продукцию на прочность.
Роботизатор Накой превзошел самого себя. Кожа у робота была из особого, под цвет кожи гоморрян, пластика, мышцы — тоже; упругость и эластичность материала остроумно использовалась для осуществления целого набора возвратно-поступательных движений рук, ног, шеи и корпуса, что придавало поведению робота естественность. Комиссия приняла робота с оценкой «отлично». Роботизатор Накой фосфоресцировал от гордости. Роботов складывали штабелями и укрывали спецпленкой.
Между тем как сборка роботов шла полным ходом, обычное воспроизводство населения в сложных условиях быта полностью прекратилось. Гоморрянки начали забастовки (неспроста, значит, Мозговой Центр никогда в прошлом не привлекал их к работе!). Однажды у последней площадки конвейера появилась небольшая делегация. Гоморряне были так напуганы дерзостью своих жен, что на минуту перестали работать, отчего несколько роботов сошли с конвейера недоделанными.
Делегатки похихикали, поглаживая пластиковую кожу роботов (так наши женщины ласкают кожу модельной обуви), пропустили пальцы сквозь их дремучие бороды и удалились успокоенные. Очевидно, поняли, что дело идет к концу и скучать им осталось недолго.
Тем временем в здании Мозгового Центра опять увидели знаменитого тригонометра. Почувствовав на себе враждебные взгляды, Хаосс прикрыл было свой свиток полой хитона и попятился, но Главный Технократ жестом ободрил его:
— Выкладывай.
— Мне удалось сформулировать причину наших будущих неудач.
Хаосс развернул свиток. Присутствующие склонились над новой формулой: О ? *
— Это в самом деле что-нибудь означает?
— Это означает, что если в поисках круга вы получили сложную ломаную, оставьте поиски и возвратитесь к окружности.
Угрон пожал плечами.
— То есть как оставить?
— Без сожаления. Даже если вы чувствуете, что еще несколько поправок к поправкам — и ломаная перейдет в окружность. Ибо полученное колесо откажет неизвестно в какой точке.
— Он хочет сказать, что наши роботы сложны для ремонта,— предположил кто-то.
— Почтенный Хаосе! Еще не было случая, чтобы ты со своей формулой явился кстати,— сердито сказал Угрон.
— Но открытие — это всегда некстати,— попробовал пошутить Хаосс.
— Позовите Интерпретатора Подтака.
— Нет-нет,— испугался ученый.— Только не это. Я… я беру свою формулу обратно.— Он сгреб свиток и опрометью выбежал из собрания.
Других инцидентов не было, если не считать нескольких обмороков да еще одного конфузного случая, когда гоморрянин подклеил себе роботову бороду и прическу и пытался улечься в штабель вместе с роботами. Его передали в Мозговой Центр для исследования и принятия мер.
Прекратив забастовку, гоморрянки еще прилежнее взялись за дело. Скоро все было готово. Столовые и питьевые автоматы годились как для роботов, так и для гоморрян. Только лечебные учреждения были разные. Аптека, поликлиника, больница получили дополнительный светящийся текст: «Только для роботов!» или: «Только для гоморрян!» Формально это напоминало дискриминацию в одной довольно странной человеческой цивилизации, но только формально. Если, скажем, робот повреждал ногу или начинал заговариваться, ему, конечно, нужен был не хирург и не психиатр, а, соответственно,— монтер или кибернетик.
Последний по счету собранный робот остался лежать на конвейере. После того, как изнуренные гоморряне разбрелись по своим жилищам, Угрон в присутствии членов Мозгового Центра приступил к акту Великого Воскрешения. Последнему роботу, который все еще лежал на конвейере, ввели между зубов трубку и через пневмодозатор впрыснули порцию разбавленной водоросли. Как только раствор смочил стенки желудка, робот открыл глаза, легко вскочил на ноги и бодрым голосом произнес:
— Я к вашим услугам.
Присутствующие застонали от восторга. Роботизатор Накой, для важности кашлянув, пощупал мускулы у своего детища.
— Воскресить всех! — распорядился Угрон.
Оживший робот с удивительной точностью повторил все манипуляции Накоя, и вот уже три робота суетились возле пневмодозатора. Цепная реакция оживления пошла сама собой. Роботы прибывали в геометрической прогрессии, и вскоре площадь заполнили чубатые и бородатые новоселы. Трудно было отделаться от мысли, что это — самые настоящие, полные сил и жизни разумные существа, а если в толпе и есть роботы, так это сами гоморряне — малоподвижные, с черепами, лишенными волосяного покрова, с тусклыми взглядами и дребезжащими голосами.
Толпа роботов выплеснулась на близлежащие улицы и начала растекаться по городу. Члены Мозгового Центра поспешно отступили и разошлись по домам.
Золотой Век начался.
5.
Проспав подряд трое суток, роботизатор Накой очнулся. Его молоденькая жена Эо спала рядом. Накой игриво прошелся ладонью поверх одеяла и вдруг понял, что хочет есть. Мысленно произнес: «Завтрак в постель».
Тотчас появился бородатый красавец с подносом и бесшумно расставил на низком столике все, что требовалось: водорослевый салат, кашицу, вино из водорослей.
— Эо! — толкнул он жену.— Ты видишь?
Эо неотрывно смотрела на бороду механического слуги.
— Чудо какие волосы! Накой буркнул:
— Пока всё. Робот исчез.
«…А потом отдыхать в полную силу!» Не так ли сказано в последнем послании Центра? Кто-кто, а Главный Роботизатор заслужил свой отдых. Супруги позавтракали и опять с головой забрались под одеяло.
Золотой Век планеты Гоморра продолжался вторую неделю. По улицам сновали одни бородатые, с такими же, как у хозяев, микроприемниками в одежде. Роботы не включали их, несмотря на то, что число радиосигналов возросло до предела и они были буквально нашпигованы информацией и приказами. Голубоватые синусоиды так исчеркали все окружающее, что вытеснили саму атмосферу Гоморры. Но роботов это не раздражало. Роботы на всех планетах не столь уязвимы, как их создатели.
Гоморряне блаженствовали, вкушая плоды великого предприятия. Каждое их желание исполнялось. Как ни странно, никто не спешил заняться спортом, а тем более наукой и чистым искусством. Некоторые начали заметно прослаиваться жиром, чего у сухопарых гоморрян давно уже не наблюдалось. Раздавались требования повысить градусность водорослевой водки и расширить меню.
Роботы проявляли бездну изобретательности. Диковинные, в ладонь, бабочки с огненными холодными крыльями порхали перед окнами, пели птицы, откуда-то сверху, убаюкивая, лилась негромкая музыка. Единственно, что было роботам не под силу, так это восстановить растительность на черепах и лицах своих повелителей,— привилегия, которой сами они пользовались, к явному удовольствию молодых гоморрянок.
Накой одним из первых почувствовал легкое беспокойство. Райская праздность Золотого Века не то чтобы начала приедаться — кружилась голова, и роботизатора слегка подташнивало. Он принял сидячее положение, потер лоб. Пищи на столике не оказалось, хотя он мысленно произнес обычное: «Завтрак в постель». Отчасти, может быть, потому, что Эо была моложе, чем жены других ученых Гоморры, отчасти привлеченный странным шумом, доносившимся снаружи, Накой решился. Он покинул постель и набросил на плечи тунику. Потом отзевался, толкнул дверь и вышел.
Головокружение не проходило. Поэтому он не сразу поверил в реальность страшной картины, похожей на конец света. Вся улица была буквально вымощена распростертыми фигурами роботов. Один сучил согнутыми в коленях ногами, другой тряс кулаком, третий бился затылком о пластмассу мостовой. Многие стонали. Можно было различить то резкие, то глухие, как выдох, выкрики:
— Помогите!
— Почему нас не лечат?
— Неотложку!
Главный Роботизатор обмер. Бородатые корчились в судорогах или, приняв самые неожиданные позы, не двигались вовсе.
— Что с тобой? — спросил он робота, распростертого перед его порогом.
— Нога… Очевидно, разбалансировал сухожилие.
— А ты?
— В груди что-то… Тошнит, не могу есть.
— Башка трещит, раскалывается…
— Конечность. Плечевой сустав.
— Неотложку сюда!
— Почему нас не лечат? Это бесхозяйственность!
— Спасите! Глазное яблоко провернулось… Я слепну!
Подавленный тяжелым предчувствием, Накой, опасливо переступая через поверженных бородачей, направился в Мозговой Центр. Из-за скопления трупов, загромоздивших все перекрестки, пришлось долго плутать переулками.
Главный Технократ принял Накоя, лежа в постели. На столике между закусок возвышались бутылки с наклейками «Три туманности» — марка самого крепкого напитка, который только можно выгнать из водоросли. Жена хозяина с любопытством выглянула из-под одеяла (ожидая, как видно, появления бородача), и Накой про себя отметил, что она еще моложе, чем его Эо.
— Ну-у?
— К-катастрофа.
Выслушав сообщение Накоя, Угрон бросил грустный взгляд на жену, вздохнул и начал приподниматься.
— Созываю Мозговой Центр.
К исходу дня микроприемники подняли гоморрян с обжитых постелей. Мозговой Центр предписывал всему населению срочно занять места у конвейеров, на заводах и лечебных учреждениях с надписью «Только для роботов» по расписанию тотальной роботизации, чтобы в сжатый срок поставить на ноги всю бородатую армию.
