| санди |
Дата: Среда, 14.05.2014, 12:33 | Сообщение # 1 |
Группа: Модераторы
Сообщений: 3079
Статус: Offline |
Продолжая тему "Поэты и писатели о музыке", приведу интересный фрагмент из романа Германа Гессе "Игра в бисер". Долго искал, где же я встречал эту вещь с цитированием китайского источника... Нашёл.
Теперь мыподошли к источникам, из которых возникло наше сегодняшнее понимание культуры.
Одним из важнейших была самая молодая наука, история музыки и музыкальная
эстетика, затем — последовавший вскоре подъем математики, сюда прибавились
капля бальзама из мудрости паломников в Страну Востока и, в теснейшей связи с
таким новым восприятием и толкованием музыки, этот храбрый, столь же веселый,
сколь и смиренный, взгляд на проблему возраста культур. Нет нужды говорить
здесь об этом много, эти вещи известны каждому. Важнейшим результатом этой
новой точки зрения, вернее, этого нового включения в культурный процесс были
полный отказ от создания произведений искусства, постепенное освобождение людей
высокодуховных от мирских дел и —что не менее важно и как венец всего этого —
игра в бисер. Величайшее влияние на основы Игры оказало происшедшее уже в
начале XX века, еще в
самый расцвет эпохи фельетона, углубление музыковедения. Мы, наследники этой
науки, считаем, что лучше знаем и в каком-то смысле даже лучше понимаем музыку
великих творческих веков, особенно XVII и XVIII, чем знали и понимали ее все прежние эпохи (в том
числе даже эпоха классической музыки). Конечно, у нас, потомков, совершенно
другое отношение к классической музыке, чем было у людей творческих эпох; наше
проникнутое духовностью и не всегда достаточно свободное от смиренной грусти
уважение к настоящей музыке есть нечто совершенно иное, чем прелестный,
наивный восторг перед музыкой, свойственный тем временам, которым мы склонны
завидовать как более счастливым, когда именно за этой их музыкой забываем
условия и судьбы, ее порождавшие. Мы уже в течение нескольких поколений видим
великое наследие того периода культуры, что лежит между концом средневековья и
нашим временем, не в философии и поэтическом творчестве, как то было в течение
почти всего XX века, а в
математике и музыке. С тех пор как мы — по крайней мере в общем и целом —
отказались от творческого соревнования с этими поколениями, с тех пор как мы
покончили с тем культом главенства в музыке гармонии и чисто чувственной
динамики, который, начиная примерно с Бетховена и ранней романтики, царил в
течение двух веков, мы думаем, что видим на свой лад — конечно, на свой
нетворческий, эпигонский, но почтительный лад!— картину унаследованной нами
культуры чище и правильнее. У нас нет и в помине творческого буйства того
времени, нам почти непонятно, как могли музыкальные стили в XV и XVI веках сохраняться так долго в неизменной чистоте, как вышло, что
среди огромной массы написанной тогда музыки нет, кажется, вообще ничего
плохого, как случилось, что еще XVIII век, век
начинающегося вырождения, блеснул недолгим, но самоуверенным фейерверком
стилей, мод и школ, — но в том, что мы называем сегодня классической музыкой, мы,
думается, поняли и взяли за образец тайну, дух, добродетель и благочестие тех
поколений. Сегодня мы, например, не очень высокого или даже низкого мнения о
богословии и церковной культуре XVIII века или о
философии эпохи Просвещения, но в кантатах, «Страстях» и прелюдиях Баха мы
видим последний взлет христианской культуры.
Впрочем,
отношение нашей культуры к музыке следует еще одному древнейшему и
почтеннейшему образцу, игра в бисер отдает ему дань глубокого уважения. В
сказочном Китае «древних императоров», помнится нам, музыке отводилась в
государстве и при дворе ведущая роль; благосостояние музыки поистине отождествляли
с благосостоянием культуры, нравственности, даже империи, и капельмейстеры
должны были строго следить за сохранностью и чистотой «древних тональностей».
Если музыка деградировала, то это бывало верным признаком гибели правления и
государства. И поэты рассказывали страшные сказки о запретных, дьявольских и
чуждых небу тональностях, например о тональности Цзин Чан и Цзин Цзэ, о «музыке
гибели»: как только в императорском дворце раздались ее кощунственные звуки,
потемнело небо, задрожали и рухнули стены, погибли владыка и царство. Вместо
многих других слов древних авторов приведем здесь несколько выписок из главы о
музыке «Вёсен и осеней» Люй Бувэя.
«Истоки музыки— далеко в прошлом. Она возникает из меры и имеет корнем Великое единство.
Великое единство родит два полюса; два полюса родят силу темного и светлого.
Когда в мире
мир, когда все вещи пребывают в покое, когда все в своих действиях следуют за
своими начальниками, тогда музыка поддается завершению. Когда желания и страсти
не идут неверными путями, тогда музыка поддается усовершенствованию. У
совершенной музыки есть свое основание. Она возникает из равновесия. Равновесие
возникает из правильного, правильное возникает из смысла мира. Поэтому говорить
о музыке можно только с человеком, который познал смысл мира.
Музыка покоится
на соответствии между небом и землей, на согласии мрачного и светлого.
Гибнущие
государства и созревшие для гибели люди тоже, правда, не лишены музыки, но их
музыка не радостна. Поэтому: чем бурнее музыка, тем грустнее становятся люди,
тем больше опасность для страны, тем ниже падает правитель. Таким же путем пропадает
и суть музыки.
Все священные
правители ценили в музыке ее радостность. Тираны Цзя и Чжоу Син любили бурную
музыку. Они считали сильные звуки прекрасными, а воздействие на большие толпы
— интересным. Они стремились к новым и странным звучаниям, к звукам, которых
еще не слышало ни одно ухо; они старались превзойти друг друга и преступили
меру и цель.
Причиной гибели
государства Чу было то, что там придумали волшебную музыку. Ведь такая музыка,
хотя она достаточно бурная, в действительности удалилась от сути музыки.
Поскольку она удалилась от сути подлинной музыки, музыка эта не радостна. Если
музыка не радостна, народ ропщет, и жизни причиняется вред. Все это получается
оттого, что пренебрегают сутью музыки и стремятся к бурным звучаниям.
Поэтому музыка
благоустроенного века спокойна и радостна, а правление ровно. Музыка
неспокойного века взволнованна и яростна, а правление ошибочно. Музыка
гибнущего государства сентиментальна и печальна, а его правительство в
опасности».
Положения этого
китайца довольно ясно указывают нам истоки и подлинный, почти забытый смысл
всякой музыки. Подобно пляске, да и любому искусству, музыка была в
доисторические времена волшебством, одним из древних и законных средств магии.
Коренясь в ритме (хлопанье в ладоши, топот, рубка леса, ранние стадии
барабанного боя), она была мощным и испытанным средством одинаково «настроить»
множество людей, дать одинаковый такт их дыханию, биению сердца и состоянию
духа, вдохновить их на мольбу вечным силам, на танец, на состязание, на
военный поход, на священнодействие. И эта изначальная, чистая и
первобытно-могучая сущность сохранялась в музыке гораздо дольше, чем в других
искусствах, достаточно вспомнить многочисленные высказывания историков и
поэтов о музыке, от греков до «Новеллы» Гёте. На практике ни маршевый шаг, ни
танец никогда не теряли своего значения... |
| |
|
|
